Второй...
«15 июля 1943 года … 47-й стрелковый полк, начал наступление. Здесь состоялось мое боевое крещение. Наша рота начала наступление так, как нас учили на тактических занятиях: «Направление перехода через реку; справа, слева короткими перебежками вперед!» И мы двинулись по-научному! Но это продолжалось всего одну-полторы минуты. Первым выстрелом снайпера был убит младший лейтенант, командир взвода. За роковым выстрелом сразу же последовал шквальный артиллерийско-минометный огонь фашистов. Мины и снаряды ложились кучно. Взрывная волна подхватила меня и швырнула в ближайшую воронку. В чувство меня привела болотная вода на ее дне.
* * *
Тяжелые бои за Днепр тоже были испытанием на прочность. Попытка нашей роты форсировать Днепр под носом у противника (в километре – вражеская переправа) провалилась. Позднее, в течение четырех суток, наш полк, изнемогая, на крошечном плацдарме отражал атаки противника. Остатку роты, в количестве 17 человек, было приказано овладеть высотой, которая находилась в километре от берега Днепра, и удерживать ее до подхода наших.
* * *
После 50-километрового перехода под дождем мы расположились у деревни Корма в Белоруссии. От самой деревни остались лишь дымовые трубы. А вокруг на километры, вдоль и поперек, – леса и болота. Для позиции это было неподходящее место – сверху на наши головы постоянно лил дождь, ноги – по колено в воде. Жидкое грязное месиво в траншеях мы топтали сутками. В ночь на 24 июня 1944 года наши самоходные пушки вошли в деревню. Они крушили передний край противника и «прорубали» путь для пехоты. О начале операции войска оповестили «катюши». Это был очередной прорыв «Звон» под кодовым названием «Багратион». К исходу дня мы вклинились в оборону противника на 25-30 километров и окопались. В нашем взводе осталось семь бойцов, и те с ранениями. Я тоже чувствовал себя не лучшим образом: перед глазами стояла пелена, в голове и ушах – адская боль. Вдобавок ко всему мое обмундирование превратилось в сплошной лубок – сначала я полагал, что от болотной грязи, а оказалось, что одежда пропиталась и кровью из раны. Утром следующего дня я нашел силы доложить командиру роты о наличии личного состава, а потом потерял сознание и упал перед строем. Дальнейший мой путь был один – в госпиталь.
* * *
Оставшиеся в городе (Слоним) немцы в бешенстве метались по подворьям и улицам и отстреливались до последнего патрона. Пытались, но напрасно – вечный упокой был уготован им здесь, в этом городе. На левобережье мы никого из наших тылов не нашли, а когда пробились к мосту, то увидели колонну гужевого транспорта. Снаряды противника ложились у моста то там, то здесь. Ездовые во всю силу стегали плетьми лошадей, и они неслись по мосту вскачь. Навстречу колонне бежали мы, насколько хватило сил. Мимо меня пронеслась первая повозка, вторая... У третьей повозки я встретился взглядом с ездовым. «Как он похож на моего отца!» – мелькнуло в голове. Ездовой был двухметрового роста, косая сажень в плечах, а кулачищи – пудовые гири. «Отец? Нет, не он! – подумал я. – У этого лицо какое-то страшное, изможденное, будто бурьяном и кустарником поросшее. Не видно ни лба, ни носа». На бегу я дважды успел повернуть голову в сторону удаляющейся повозки, и оба раза видел, что ездовой продолжал оглядываться и пристально смотреть на меня. «Кто он и где я его видел?» – этот вопрос не уходил у меня из головы. Но времени особенно не было, чтобы вспомнить. В апреле 1946 года, в первый мой послевоенный отпуск, в родной деревне я узнал, что тот ездовой, с которым я встретился на мосту, действительно был моим родным отцом.
* * *
Прошли десятилетия. К сожалению, за все это время мне не довелось ни разу встретиться с однокурсниками по военному училищу. Только в 1998 году такая встреча состоялась. И где? У зубопротезного кабинета в поселке Заря. Мой однокурсник Леонид Степанович Сафонов (житель Балашихи) сообщил мне трагическую весть более чем полувековой давности о том, что вся рота нашего выпуска (1946) – кроме него, а теперь получилось, что и кроме меня – была направлена на японский фронт. От прямого попадания тяжелого снаряда в автобус, в котором наши однокурсники ехали по прифронтовой полосе, все до единого погибли. Вот такая грустная развязка.
Я много раз возвращался памятью в давно ушедшее время, и каждый раз сам себя спрашивал: как это могло случиться? От взвода при попытке переправиться на правый берег Днепра в живых остались два человека, в том числе и я; от отряда, прорывавшегося к высоте за Днепром, в живых остались два человека, в том числе и я. А от роты однокурсников, выпускников училища, в живых также остались два человека, в том числе и я. Это что, судьба? А может, молитвы мамы? А может, то и другое вместе?».
| 
