У преподавателя дисциплины «Захист Вiтчизни» морского рыбопромышленного техникума Николая ГОНЧАРУКА за
плечами тридцать пять лет воинской службы. Куда только ни приводили
пути-дороги сегодняшнего полковника в отставке кавалера двух орденов «Красная
звезда» и двух «За службу Родине» второй и третьей степени, 37-ми медалей!
Выполнял свой воинский долг Николай Александрович на Сахалине, Камчатке,
Чукотке, Курилах, в Прибалтийском, Ленинградском, Прикарпатском, Одесском,
Киевском военных округах. Нелегко приходилось всегда и везде. Но самые тяжелые
испытания выпали на его долю в последние годы службы. Чернобыльская трагедия и
Афганистан... О некоторых эпизодах службы Н. Гончарука в Афганистане наша
газета рассказывала. Сегодня - воспоминания Николая Александровича о
чернобыльской трагедии.
... В канун майских праздников 1986 года в штаб
войск Юго-Западного направления из Министерства обороны СССР пришла телеграмма.
Приказано проверить боеготовность одной из дивизий, что дислоцировалась пол
Киевом. В состав группы проверяющих вошел и я, бывший тогда заместителем
начальника штаба инженерных войск Юго-Западного направления (Кишинев). Я даже
обрадовался, что подвернулся случай побывать в местах, где начинал офицерскую
службу. Вылет планировался сразу после праздников. Но произошло не так, как
планировали. 29 апреля среди ночи меня разбудил дежурный
офицер, сообщил, что за мной приехала машина для выезда на аэродром. Я понял,
что дивизию поднимают по тревоге. Мы еще ничего не знали, но в самолете все
притихли и всю дорогу молчали. Исчезли юмор, смех, хорошее настроение.
В Киеве на военном аэродроме нас ждал автобус. Проехали несколько километров, я сориентировался и понял, что везут нас в противоположную сторону. Я поинтересовался у
сопровождавшего нас генерала: «Куда нас везут?» «Скоро узнаешь» - коротко ответил
он. А потом добавил: «Произошла трагедия и Чернобыле». Подумаешь, трагедия...
Но на душе - тревожно. Тревожно потому, что нас не обогнала ни одна машина, а
навстречу шел сплошной поток грузовиков, наполненных скотом. Прибыли в
Чернобыль, поднялись на второй этаж зала заседаний райкома партии. Каждый
должен был получить задание. Мы знали только, что произошла авария на атомной
станции. Но какие последствия, что нас ждет, сколько времени понадобится?..
Вскоре зашел командующий войсками Юго-Западного направления генерал
армии И. Герасимов, и каждый получил конкретную задачу. Мне предстояло
руководить воздвижением вокруг Чернобыля земляного вала (чтобы, в случае
дождей, сточные воды не попали в реку Припять). Представление об этой работе у
меня было смутное, но я не имел права растеряться. Пока из Житомирщины
подходила техника, я изучал карту и местность, советовался со специалистами,
как лучше сделать. Проходя по селу, видел, как шла эвакуация населения. Людям
сказали взять только необходимое на 3-4 дня. Видел, как пожилые люди, снабдив
домашних животных водой и едой, садились с узелками в руках в автобус «Турист»
с надеждой вскоре вернуться... Очень тяжело
было в первые дни: паника, нервозность. Все шебуршатся, кричат. А тут масса
нерешенных организационных вопросов но жилью и питанию... Прибыло 80
самосвалов «КамАЗ», 10 бульдозеров, 20 экскаваторов абсолютно новых! В первые
сутки, проработав допоздна, люди съели все свои запасы и спали в машинах. А на
2-3-е сутки начались истерические крики, требования создать условия...
Некоторые в толпе выкрикивали, что все офицеры создали себе нормальные
условия, даже излишества, а мы... Я рукой показал на гостиницу: «Вот там и
живите». Потом выяснилось, что на первом этаже был буфет и продукты, которые
они сразу «освоили». Подчиненные мне офицеры нашли для меня место, где темно,
тихо и можно отдохнуть: на чердаке поставили три стула вместо кровати, а под
голову - противогаз... Поздно ночью три человека (из тех, что возмущались
«излишествами») меня разыскали, и увидев эти «излишества комфорта», потом
прелюдно извинялись. Собрав прикомандированных на
«пятиминутку», начальник инженерных войск П. Гребенюк сообщил, что когда
выполним задание, вернемся домой. Работать пришлось днем и ночью, в условиях
неимоверной жары, при отсутствии пищи и воды, не останавливаясь ни на минуту.
Закончили работы, и я спросил П. Гребенюка, можно ли отпускать людей домой, как
обещали. «Нет, придется еще задержаться» - был ответ. Мне была поставлена новая
задача: эвакуировать с территории станции радиоактивную пожарную и другую
технику. Легко сказать... Находилась эта техника в самом пекле - вокруг
разрушенного реактора. Для буксировки я получил инженерную машину разграждения
(ИМР), которая рассчитана на работу в случае атомного нападения в наиопаснейшем
ядерном разрушении. Но, как выяснилось - это только на бумаге. Кабина
изготовлена из свинца, а снизу и с боков - железо. Поэтому в ней образовался
фон значительно выше, чем снаружи. Большую опасность таили в себе разбросанные
повсюду графитные стержни. При мне солдаты срочной службы (потом - приписники)
собирали эти стержни совковыми лопатами и бросали в свинцовые контейнеры. А
вдохновлял солдат собственным примером начальник химических войск Министерства
обороны вооруженных сил СССР генерал- полковник П. Пикалов (через год, будучи в
Афганистане, я прочитал некролог о его смерти). Я ужаснулся этому примитиву: неужели нельзя было использовать
усовершенствованную зарубежную технику и другие методы, чтобы оградить молодых
людей от этой страшной работы?! Из разговора с компетентным лицом я узнал,
что японцы предложили нам помощь, но академик Е. Велихов ответил: «Они хотят
нажиться на нашем горе. Как-нибудь сами разберемся». Разобрались... Японцы, с
их Хиросимой и Нагасаки, имели опыт в борьбе с невидимой смертью. Убежден, что
их проект обошелся бы нам гораздо дешевле того, сколько мы на это «угрохали» и
продолжаем вкладывать, а главное - сколько жизней загубили! В этой работе
очень нужна японская педантичность, а не наше «как-нибудь». В штабе, руководившем ликвидацией
последствий, во главе с академиком Е. Велиховым постоянно разрабатывались
тактика и стратегия борьбы с последствиями. Тогда и возникла идея залить
жидким бетоном высокой марки хоть маленькую часть разрушений. Для этого решили
смонтировать трубопровод. Сварщикам приходилось работать в непосредственной
близости ог реактора. Вахта продолжалась пять минут, некоторые дотягивали до
10-15 минут. Но этот героизм был, скорее, не из патриотических чувств, а ради
высоких заработков. За каждую минуту такой работы у реактора сварщикам платили
тысячу рублей. На военных они производили гнетущее впечатление (оплата к нам
не относилась, хотя вкалывали не меньше). Их болезненный вид, обожженные
темно-коричневые уставшие лица с красноватыми трещинами ран - все это угнетало. Расставленные по всей территории
солдаты через каждый час замеряли уровень радиации, фиксируя в журнале. Один
из солдат, переживая за свое здоровье, решил схитрить и не стал измерять фон
на своем участке, а записал фиктивные цифры. И надо было так случиться, что в
этот сектор направили группу шахтеров для прокладки туннеля под реактором. Сверили
фактические цифры с данными в журнале, и начался разбор. Проводил его замминистра
угольной промышленности Украины. Я к нему подошел, когда он «воспитывал»
солдата, и сказал: «Насколько мне известно, Вы точно из укрытия не выходили,
давайте пойдем вместе и посмотрим,где этот солдат ходит, что
делает. Почему вы на него кричите? Кто дал Вам такое право? Он же совсем юный,
в сыновья вам годится». Высокопоставленный чиновник с
неприкрытым презрением измерил меня взглядом, очевидно, не знал, с кем имеет
дело (я был одет в черный комбинезон). На территории станции, тем более возле
реактора, я никого из начальства не видел. Они отсиживались в подземном укрытии,
оттуда руководили (я не имею в виду работников станции). Однажды, по
возвращении со станции, меня не пустили в штаб руководства. Солдат, призванный
из запаса, измерил фон от моей одежды и сказал: «Назад! Туда нельзя!» «Как
нельзя? Я полковник Гончарук. Мне надо доложить и получить задачу на завтра».
«Не имеет значения, на вашей одежде повышенный радиационный фон, прибор чуть
не зашкаливает. Приказано таких не пропускать!» Я вышел на улицу. Было уже
темно. Снял комбинезон, выбил из него палкой пыль, оделся и снова зашел.
«Теперь почти порядок, - с улыбкой сказал солдат, произведя замер. - Можете
проходить, товарищ полковник, извините за задержку - служба». О своем здоровье
начальство беспокоилось гораздо больше, чем о юных солдатах... Наконец, дождались, когда жидкий
бетон насосами начали закачивать на реактор. Но через некоторое время ученым
пришлось решать новую задачу: по мере поступления бетона на развалины реактора
оттуда стали подниматься 2-3-метровые столбы пара в виде гейзеров. Какая их
температура, какой напор, не повлечет ли это новой беды? Надо было установить
приборы. Через сутки их доставили, и мне вручили записку от маршала
инженерных войск С. Аганова с просьбой установить приборы. Вместе с
начальником генштаба Вооруженных сил СССР они находились в это время в Чернобыле. Я подобрал среди солдат шестерых смелых с условием, что после выполнения
этой задачи их отправят домой. Натренировавшись до автоматизма на условном
объекте, мы отправились к самому реактору. В те минуты я позабыл обо всем на
свете, даже о защите собственной жизни. Думал лишь об одном - как можно быстрее
установить приборы. Защитный костюм сковал движения, от жгучего майскою солнца было
не чем дышать. Белоснежная марлевая повязка сразу же стала темно-коричневой. По
лицу и всему телу катился соленый пот, пекло в горле, голос стал чужим,
незвучно хриплым. Минуты, проведенные у реактора, показались вечностью.
Наконец, приборы установили... ценой здоровья всей нашей команды. После
выполнения этой задачи я продолжал руководить работами по рытью котлована под
саркофаг метрах в 300-350 от реактора: следить, чтобы работы не прерывались ни
на минуту, смены менять через каждые 15-20 минут. Периодически меня подменял
офицер, солдаты которого тут трудились. У меня отекли и начали гноиться глаза,
чувствовал вялость и страшную сонливость, чуть не засыпал стоя. Я обратился к
врачу (в админздании была женщина-врач). Она сделала мне укол и сказала не
появляться больше на территории реактора. Как я понял, она об этом позаботилась:
мне прислали замену. Думал, отдохну. Не тут-то было. У начальства возник вопрос,
сохранилась ли вода в охлаждающем кожухе блока реактора. Дело в том, что под
реактором находилось подземное озеро питьевой воды, из которого питались артезианские
колодцы в половине Украины и Молдавии, и если бы вода в кожухе реактора
сохранилась, она могла бы туда попасть... Генерал Гребенюк попросил меня (так
как я там все знал) возглавить эту работу: используя кумулятивные заряды
(назначение которых - подавлять долговременные сооружения противника), пробить
отверстие и выявить наличие воды. К счастью, воды в кожухе не оказалось. ...По прибытии в Кишинев, меня
положили в госпиталь для наблюдения. Врач говорил, что вызывает тревогу
щитовидка, анализ крови и роговица глаз. Но никакого лечения я не получал,
кроме витаминов и лишнего стакана сметаны, что мне не понравилось, и я через
неделю оттуда сбежал. Дома я производил на жену угнетающее впечатление своим
состоянием. Она закрывалась в ванной и долго плакала... Мне было от этого еше
тяжелее, так долго продолжаться не могло, и я принял решение уехать
куда-нибудь на время. Позвонил в Москву. Оказалась свободной должность старшего советника
инженерных войск в Афганистане. И через четыре дня я уже был там. Рассказал о
состоянии своего здоровья генералу афганской армии Мухаммеду Аюбу, и он все
время моего пребывания в Афганистане снабжал меня медикаментами, которые ему
из Индии передавал брат-фармацевт. Я не пропустил ни одной боевой операции,
которые проходили в горах. Горный воздух, лечебные травы, мумиё; да и думать о
болезни было некогда, я занимался разминированием. Не знаю, что оказало положительное
влияние на мое здоровье, но я жив, а ребят, с которыми находился в зоне
реактора, давно нет в живых. Вы спросите, чем Родина отблагодарила
за работу на грани жизни и смерти? По возвращении из Чернобыля дали пять
окладов, заменили военную форму на новую. Представлен к ордену Красной звезды
и получил его. По выходу на пенсию к ней добавили 33 гривны чернобыльских,
кроме этого получаю ежемесячно 148 гривен как чернобылец второй категории. Очень обидно, что сегодня есть
много так называемых «чернобыльцев», которые в глаза станцию не видели, а
козыряют удостоверениями, пользуются льготами. Пообщался с одним из таких - он
имеет инвалидность, «Запорожец» успел получить, а работал на юге Иванковского
района за 30-40 км от Чернобыля (срезал совковой лопатой дерн). Какую дозу
облучения я получил? Сложный вопрос. Наши «деревянные» дозиметры фиксировали
уровень радиации в полтора раза меньше японских. В официальном документе записано:
«41 рентген за период с 1 по 15 мая 1986 года». Для справки: рабочие АЭС,
которые получили 4 рентгена, по полгода лечились на юге и на год их не
допускали к работе. Такова она, судьба человека.
От редакции: Благодарим Николая
Александровича за эти воспоминания, желаем все так же не терять бодрости духа,
здоровья, благополучия во всем!
